Блуждал один я ночью по пустыне. И совесть потерял в песках свою.
По ночам открывается рублика пейсательства по заявкам.
Изначально провальная, вероятно, но Ш. не хочет это слышать и хочет читать. Обосновывая тем, что пишу я более подробно, более точно, чем говорю. Это бессмысленно оспаривать, так что я соглашаюсь пожатием плеч и кивком. При общении "на живую" я получаю информации от внешних признаков не меньше, чем от слов. Дробленное внимание в этом хороший помощник. Но при этом я ожидаю от собеседника того же, а если того нет, то дополнительных вопросов.
Благо, в постоянном круге общения к этому привыкли и подстраиваются.
_
Я знаю Ш. уже с первый юбилей лет. Это непривычно долго для того общения, которое началось в ролевой игре и с ненависти, как и нереально мало по ощущениям.
Я знаю Ш. уже с месяц жилья на одной территории. Это произошло внезапно и с "меня выгнали" - "переезжай ко мне". На минуту - мы жили в разных городах и количество часов на встречах было где-то около 5.
Первым, что бросается в глаза - общая зажатость. Как проволока, которую поставили под пресс и сделали проволокой. Она имеет стержень, но правила сжимают со всех краев и стержень гнется под них. Её учили жить игрой на людях, терпеть все, быть хорошей для всех, перебарывать себя и подчиняться и прочей херни, общий смысл которой " забыть себя". Это обучение снимается кусочками, как наждачкой снимается об мою "безнравственность" - я привык жить на людях и вне людей. Это даёт свободу действий, крайнее безразличие от мнения остальных и хождение по всем граням, нежели по очерченным только для. И я тяну Ш. на эту грань внимания и безразличия, показывая города и свои мысли.
Ш. любит тактильность, объясняя это тем, что она кинестетик. К этому через время привыкается, что тебя могут с ничего подойти и обнять, например, повиснуть пандой и требовать глажки.
Ш. - настоящая кошка, а жить с ними на одной территории я привык.
Но к этому даже через время сложно привыкнуть, если большую часть жизни прожил в собственно возведенных границах и любые касания ограничивал своей прихотью, не дозволяя этого же от других.
Я МОГУ трогать когда и как хочу, но НИКТО не имеет права трогать меня.
Это можно назвать одним из доказательств моей привязанности и любви: дозволение такого поведения. Наравне с тем, что я делюсь своей чашкой, например. К ней, как и к любой моей вещи есть подобное деление. Ее нельзя брать никому, кроме меня, но я могу брать любое, что выберу или попадется под руку.
Ш. спит свернувшись в одеяле в кокон и часто просыпается_не_просыпаясь, зовет и примерно каждые тридцать минут может искать на кровати рукой. Если ей дать руку в это время или погладить, то кокон сворачивается опять и затихает до следующего не_сна. В этом она похожа на Ватсона. Но тот спит просто как гусеница. Мертвая.
А еще Ш. любит много сахара в чай. На риторический вопрос "не слипнется ли ей от такого количества" в начале сожительства мне ответили, что для человека, который с болезненной точностью отмеряет соотношение молока и чая, который должен быть заварен недокипевшей водой, я задаю странные вопросы.
Я понял на второй неделе сожительства, что точно люблю эту женщину - до нее к тому времени доперло, что мы встречаемся только, - когда на факт того, что подобранный голубь сдохнет все равно и надо избавить от страданий, она сказала, что хочет это видеть.
Зато я научил ее быстро душить.
И она была радостна, когда я ей дал вырезанное сердце, обозначив его подарком.
Теперь у нас есть личный домохранитель Френки - черепушка с глазом, двумя крыльями и лапой. И его сердце, плавающее в коньяке. Он любит снимать шлюх и пиздить деньги.
Потом появился ему друг - аскарида Сирожа с биостанции.
Ш. идут платья, но она их не носит. На выгулах был поставлен компромисс - если я иду в костюме, то да, она будет одета так, как я хочу. Я ненавижу костюмы, но привыкаю к ним.
С ее руки много подсвечников в доме и полная чистота. Это переключение внимания и избавление от стрессов, но да.
Это красиво.
Изначально провальная, вероятно, но Ш. не хочет это слышать и хочет читать. Обосновывая тем, что пишу я более подробно, более точно, чем говорю. Это бессмысленно оспаривать, так что я соглашаюсь пожатием плеч и кивком. При общении "на живую" я получаю информации от внешних признаков не меньше, чем от слов. Дробленное внимание в этом хороший помощник. Но при этом я ожидаю от собеседника того же, а если того нет, то дополнительных вопросов.
Благо, в постоянном круге общения к этому привыкли и подстраиваются.
_
Я знаю Ш. уже с первый юбилей лет. Это непривычно долго для того общения, которое началось в ролевой игре и с ненависти, как и нереально мало по ощущениям.
Я знаю Ш. уже с месяц жилья на одной территории. Это произошло внезапно и с "меня выгнали" - "переезжай ко мне". На минуту - мы жили в разных городах и количество часов на встречах было где-то около 5.
Первым, что бросается в глаза - общая зажатость. Как проволока, которую поставили под пресс и сделали проволокой. Она имеет стержень, но правила сжимают со всех краев и стержень гнется под них. Её учили жить игрой на людях, терпеть все, быть хорошей для всех, перебарывать себя и подчиняться и прочей херни, общий смысл которой " забыть себя". Это обучение снимается кусочками, как наждачкой снимается об мою "безнравственность" - я привык жить на людях и вне людей. Это даёт свободу действий, крайнее безразличие от мнения остальных и хождение по всем граням, нежели по очерченным только для. И я тяну Ш. на эту грань внимания и безразличия, показывая города и свои мысли.
Ш. любит тактильность, объясняя это тем, что она кинестетик. К этому через время привыкается, что тебя могут с ничего подойти и обнять, например, повиснуть пандой и требовать глажки.
Ш. - настоящая кошка, а жить с ними на одной территории я привык.
Но к этому даже через время сложно привыкнуть, если большую часть жизни прожил в собственно возведенных границах и любые касания ограничивал своей прихотью, не дозволяя этого же от других.
Я МОГУ трогать когда и как хочу, но НИКТО не имеет права трогать меня.
Это можно назвать одним из доказательств моей привязанности и любви: дозволение такого поведения. Наравне с тем, что я делюсь своей чашкой, например. К ней, как и к любой моей вещи есть подобное деление. Ее нельзя брать никому, кроме меня, но я могу брать любое, что выберу или попадется под руку.
Ш. спит свернувшись в одеяле в кокон и часто просыпается_не_просыпаясь, зовет и примерно каждые тридцать минут может искать на кровати рукой. Если ей дать руку в это время или погладить, то кокон сворачивается опять и затихает до следующего не_сна. В этом она похожа на Ватсона. Но тот спит просто как гусеница. Мертвая.
А еще Ш. любит много сахара в чай. На риторический вопрос "не слипнется ли ей от такого количества" в начале сожительства мне ответили, что для человека, который с болезненной точностью отмеряет соотношение молока и чая, который должен быть заварен недокипевшей водой, я задаю странные вопросы.
Я понял на второй неделе сожительства, что точно люблю эту женщину - до нее к тому времени доперло, что мы встречаемся только, - когда на факт того, что подобранный голубь сдохнет все равно и надо избавить от страданий, она сказала, что хочет это видеть.
Зато я научил ее быстро душить.
И она была радостна, когда я ей дал вырезанное сердце, обозначив его подарком.
Теперь у нас есть личный домохранитель Френки - черепушка с глазом, двумя крыльями и лапой. И его сердце, плавающее в коньяке. Он любит снимать шлюх и пиздить деньги.
Потом появился ему друг - аскарида Сирожа с биостанции.
Ш. идут платья, но она их не носит. На выгулах был поставлен компромисс - если я иду в костюме, то да, она будет одета так, как я хочу. Я ненавижу костюмы, но привыкаю к ним.
С ее руки много подсвечников в доме и полная чистота. Это переключение внимания и избавление от стрессов, но да.
Это красиво.